Тайга режется аккуратно — ломтями. Из космоса это выглядит как сыпь на теле больного...расползается на север, по рукавам рек, по нитям дорог, обволакивает городки и поселки, которые без лесов даже из космоса кажутся посеревшими и больными.
Надо приехать в Сибирь, чтобы увидеть своими глазами, действительно ли весь лес здесь хищнически пилится и вывозится в Поднебесную.
Тайга режется аккуратно — ломтями. Из космоса это выглядит как сыпь на теле больного.
Кстати, можете открыть в интернете карту и найди Иркутскую область. Чуть правее — Бурятия. Видно сплошное серое пятно? Это вырубленные леса. Пятно, словно лишай, расползается на север, по рукавам рек, по нитям дорог, обволакивает городки и поселки, которые без лесов даже из космоса кажутся посеревшими и больными… Смотрим внимательнее. Берем чуть северо-западнее Байкала. Это Красноярский край. Зеленое море тайги.
Красноярский край слишком велик, чтобы объем вырубок стал очевидным. А теперь чуть увеличим… Приблизив карту, всё встаёт на свои места. Проплешины всюду. Жестоко, правда?
Высаживаемся именно здесь. Там, где видны тысячи маленьких прямоугольников. Они сыпью тянутся вдоль Ангары, стягиваются в проплешины и неминуемо соединятся друг с другом, превратясь в иркутско-бурятское пятно.
В русской тайге китайцев немного — они здесь обычно начальники. На них работают таджики, узбеки и, конечно, русские.
Видели ли Вы русскую тайгу?
Небо синее с искрящейся снежной пылью? Стволы в два обхвата? Гордые деревья-исполины? Хруст таежного наста — как скрипка в симфоническом зале? Морозный стук ангарской сосны?
Нам то же так казалось. И пробирались на «уазике» к тайге, стараясь не глядеть по сторонам.
150 километров позади, а тайги все не было. Только чахоточный лес с сединой березок. А еще страшно таращились привидения-пустыри да обглоданные пожарами сосны.
Русская тайга — это красная светящаяся в сумерках лава… Она горит здесь уже неделю. А может, месяц. Сквозь дым ползет стадо лесовозов. Словно железные жуки тащат тайгу на лесопилки, а та упирается, бедная, визжит сотнями пил. Свежеспиленный кругляк лежит в тайге в клубах дыма от горящих отходов. Тайгу разделывают рядом.
Прямо посреди леса стоит «китайский город» с дизельной электростанцией, цехами, жилыми домами.
Господа из правительства, вы этого добивалась?! Вот она — глубокая переработка леса! Практичные китайцы где рубят, там и распиливают, а отходы… жгут. Горы макаронника (обрезки досок и бруса) были тут, говорят, высотой с девятиэтажный дом, а теперь лес обдает ядовитым жаром.
«Город китайцев» ненавидят даже их коллеги по ремеслу — водители лесовозов. Из-за привычки водил снимать и выкладывать в интернет все, что увидели, да еще с матерными подписями, китайцы возвели у своего города насыпь. Как китайскую стену!..
Но, ворвавшись в город, обнаруживаем что он… не китайский. Там работал весь бывший СССР: узбеки, таджики, киргизы (лишь один еле говорил по-русски). Единственного китайца мы обнаружили в избушке-администрации. Но этого начальника прикрыл русский. Двухметровый инженер встал между нами (китаец тут же исчез) и сказал четко. Похоже так звучит местный пароль: — Разрешения есть. Документы есть. Прокуратура проверила. Вопросы?
Символично. Русоволосый русский парень спокойно улыбался на фоне огня.
— Мы скоро уедем отсюда, — говорит он на прощание. — Хорошей тайги тут уже не осталось…
Возвращаемся в тяжелом молчании.
— Я забыл показать самое главное, — вдруг вспомнил лесопромышленник Василич, добросивший нас до тайги. И дал по тормозам.
— Смотри! — С фонариками подходим к бревнам, грудой лежащим у дороги. — Видишь на спиле годовые кольца?
Я долго приглядывался. Кольца были. Кажется. Тонкие-тонкие, как паутинка.
— Этой ангарской сосне лет 100, — сказал Василич, пнув анорексичное бревно. — Она в нашем красноярском климате растет очень-очень медленно. Южнее, в Иркутской области, такое дерево вырастет лет за 70. А еще южнее — в Китае — лет за 50. Так что расслабьтесь.
— Не будет здесь тайги при нашей жизни? – понятна мысль лесопромышленника. — Ладно.
Но почему из нее хотя бы не сделать табуретку, стул, шкаф?…
Момент истины — штука всегда неприятная.
Стоишь у механизма, откусывающего деревья, и думаешь — зачем? Ради чего?
Железяка-полуробот манипулятор нежно обнимает лапкой сосну, та вздрагивает и вдруг падает. Механизм галантно на лету подхватывает красавицу за талию, вжик-вжик — аккуратное бревно.
И этот железный фронт неумолимо прет вперед. И где-то за горизонтом, словно в фильме «Аватар», его ждут злые аборигены — эвенки со своими священными рощами. Они ходят по судам, воюют, а толку? Их рощи проданы…
За спиной, там, где был северный лес, — свалка. Это нормально. Эти лесорубы из крупной кампании — им проблемы с экологами не нужны. Это на дальних делянах, где нет дорог и лес тащат без дороги, волоком, на тягачах, там да, страшно.
— Не люблю туда ходить, — хмурится местный охотник. — Мало кто убирает деляны, как этого требует закон, слишком дорого. Это надо видеть… Зло наступает, впечатление угнетающее, тайгу насилуют и прячут там, где никто не видит. Туда никакой лесник не дойдет. И ее труп разлагается. Идешь по лесосеке и слышишь треск — жрет ее короед…
Чепуха?
Ты в тайге всего несколько дней, но уже понимаешь — лирика это. Эмоции. Заламывание рук а-ля Гринпис.
Бессмысленно. Ничего нельзя изменить. И все же тихо привыкаешь к мысли: рано или поздно тайгу вырубят, ветра поменяют направление, изменится климат и наши правнуки проклянут нас…